Но и для меня время немого страдания миновало. — Погоди-ка, вот явлюсь к тебе с зеркалом, — прошипел я и поднялся, правда, еще пошатываясь… Хотя отец никогда не разговаривал с нами о своих врачебных делах и у верного Луки, который был его правой рукой, тоже ничего нельзя было выведать об отцовском искусстве, — я все-таки пронюхал о некоем зеркале — это было круглое зеркало, которое отец носил на широкой черной, как сажа, ленте, повязанной вокруг головы. И вот тут-то я нечаянно коснулся самого чувствительного …