Ломоносова можно почитать родителем русской литературы и наук, — именно тела первой, т. е. ее форм, и души второй, т. е. идеала, стремлений и метода. Перечислим важнейшие его творения:

I. Лирические произведения. 1) Так называемые «Оды духовные», переложение псалмов (1, 14, 26, 34, 70, 143, 145, 103). 2) «Выбранные места из книги Иова» («О ты, что в горести напрасно на Бога ропщешь, человек»), «Утреннее размышление о Божьем величестве», «Вечернее размышление о Божьем величестве, при случае великого северного сияния». 3) Стихотворения, которые можно назвать государственными ораториями. Это так называемые «похвальные оды» государыням: Анне Иоанновне, Елисавете Петровне, вел. кн. Петру Феодоровичу и Екатерине II; но все эти оды суть менее личные и более государственно-дидактические и государственно-призывные, т. е. или изъясняют смысл и содержание царствования, или незаметно под щитом похвалы влагают в сердце царево жар нового подвига. Это — текущая история в стихах, текущая публицистика в стихах. Между ними «Ода на взятие Хотина», 1739 года, — первое стихотворение в русской литературе, написанное тоническим размером, который с тех пор и до настоящего времени остался законом русского стихосложения, взамен силлабического древнего, по образцу польского, вовсе несвойственного русскому языку. 4) Так называемые «надписи» к статуям и другим изображениям, а также вообще мелкие стихотворения. 5) Далее, стихотворения совершенно обратного характера: сатирические, высмеивающие. Между ними знаменитый «Гимн бороде». Также — эпиграммы. Эти стихотворения можно почесть зародышем русской публицистики и также инициалом манер литературной полемики, уже в сем зачатке своем когтистой, зубастой и, пожалуй, копытной. 6) Басни и «притчи».

II. Эпические. Поэма «Петр Великий».

III. Драматические. «Полидор», идиллия-разговор музы Калиопы, нимфы днепровской — Левкии и Дафниса, «пастуха тамошнего»; трагедия «Тамира и Селим»; трагедия «Демофонт».

IV. Ораторские. «Похвальные слова» Елисавете Петровне и «Блаженные памяти» Петру Великому.

В особую группу следует отнести сочинения, в которых содержится элемент искания и нахождения нового, — причем эти последние то «для избранных» и строго-учены, то «для всех» и имеют форму и тон популяризации. Однако так как в данном случае перо держал настоящий ученый, то популяризация везде у него есть творение, а не изложение другими найденного. Сюда прежде всего нужно отнести замечательное и превосходное

1) стихотворное послание к Ив. Ив. Шувалову — «Письмо о пользе стекла» (1752 года).

2) «О пользе книг церковных на языке российском». Здесь-то он устанавливает три тона для прозаических сочинений «в будущем»: а) «штиль высокий» (торжественный стиль), б) «штиль средний» (теперь сказали бы: «тон журнальных и газетных статей») и в) «штиль низкий» (теперь сказали бы: «желтая пресса», «бульварная печать», — «свистопляска» «Современника» и критические приемы Благосветлова и Зайцева). Это рассуждение, которое ведь и вообще истинно, послужило чем-то поучительным и наставительным для всего XVIII века и для начала XIX. Например, Карамзин, когда он после оживленных «Писем русского путешественника» приступил к написанию или «начертанию» «Истории государства Российского», — то «вольно или невольно», «ведением или неведением» последовал указаниям Ломоносова на «высокий штиль». Превосходное это сочинение до сих пор изучается в наших гимназиях.

3) «Письмо о правилах российского стихотворства». Превосходное и исключительное по важности рассуждение это было впервые напечатано в трехтомном издании сочинений Ломоносова 1803 года (С.-Петербург, в типографии Шпора. Стр. LVII и след., т. I, см. примечание к нему), но, очевидно, в тезисах и вообще в мыслях своих, а может быть и в рукописных снимках, было известно во всю вторую половину XVIII века. Препровождено оно было из-за границы молодым Ломоносовым в Императорскую Академию Наук, — как приложение к «Оде Императрице Анне Иоанновне на взятие крепости Хотина» в 1739 г. и как теоретическое оправдание совершение нового, дотоле в России неслыханного и не читанного размера (ямб):

Чтобы понять и оценить, что такое эти стихи, сравним их вслед за Ломоносовым с сим примером, взятым из «Славянской грамматики» Смотрицкого («врата моей учености», как называл всегда эту грамматику Ломоносов, — наравне с «арифметикою» Магницкого):

и проч. Поразительна ясность ума, — сказавшая в этом «о нашей версификации вообще рассуждении». Он исходит, в открытии естественного для российского языка стихословия, из следующих принципов:

«Первое и главнейшее мне кажется быть сие: российские стихи надлежит сочинять по природному нашего языка свойству, — а того, что ему весьма несвойственно, из других языков не вносить.

Второе: чем российский язык изобилен и что в нем к версификации угодно и способно, — того, смотря на скудость другой какой-нибудь речи или на небрежение в оной находящихся стихотворцев, не отнимать, — но как собственно и природное употреблять надлежит.

Третье: понеже наше стихотворство лишь начинается, — того ради, чтобы ничего не угодного не ввести, а хорошего не оставить, надобно смотреть, кому и в чем лучше последовать».

Естественное, простое, удобное — вот дух Ломоносова и тропинка, на которой он находил свои открытия. Прежнее русское стихосложение, «силлабическое», исходило из подражания стихосложению польскому, в котором ударение во всех словах и во всех грамматических формах приходится на предпоследний слог, — чему ничего подобного нет в русском языке. И поистине, едва Ломоносов сделал свое указание, как у всех российских стихотворцев, у которых уже давно «чесались руки» и чернила кипели в чернильницах, -

Восторг внезапный ум пленил…

«Слово о пользе химии» (6 сентября 1751 г.).

«Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» (26 ноября 1753 г.).

«Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее» (1 июля 1756 г.).

«Слово о рождении металлов от трясения земли» (6 сентября 1757 г.).

«Рассуждение о большей точности морского пути, читанное в публичном собрании Императорской Академии Наук 8 мая 1759 года».

Перечислим главы в этом рассуждении, которое до некоторой степени может почитаться первым русским навигационным руководством: 1) «Об определении времени на меридиане корабля», 2) «О сыскании географической широты, где находится корабль, по сысканному времени», 3) «О показании времени на первом меридиане часами», 4) «О сыскании первого меридиана по наблюдению звезд». Все исчисленные главы составляют первую часть рассуждения — «О сыскании широты и долготы (на корабле) в ясную погоду». За нею следует вторая часть: «О сыскании широты и долготы в пасмурную погоду», — в коей главы: 1) «О управлении корабля на поверхности моря», 2) «Об измерении скорости корабельного ходу (sic.) на морской поверхности», 3) «О средствах, коими должно исправлять погрешности корабельного пути, происходящие от течения моря», 4) «О средствах, коими познавать и исправлять погрешности, бывающие от разного склонения компаса». Затем третья часть: «О ученом мореплавании»: в ней главы: 1) «О мореплавательской академии», 2) «О составлении истинной магнитной теории». Не можем не отметить, до чего хороши в методическом отношении слова, которыми начинается эта глава: «Из наблюдений установлять теорию, через теорию исправлять наблюдения есть лучший (sic.) из всех способ к изысканию правды. По сему паче всего в магнитной теории, тончайшей всех материй, что есть в физике, поступать должно» (стр. 432, т. III шпоровского издания Ломоносова). Глава 3) «О сочинении теории морских течений», 4) «О предсказании погод, а особливо ветров». В конце этого рассуждения, которое и до сих пор читается с наслаждением (язык везде прост и правилен), сделано замечательное «присовокупление», — показывающее всю живость и энергию ломоносовского ума: «Между тем как сие рассуждение отпечатывалось, изобретен мною новый инструмент, который хотя не велик, — однако к учинению наблюдений для точного определения времени (.), широты и долготы, по луне на море доволен, с такими преимуществами, что: 1) без всякого разделения квадранта может рассказать время на месте корабля, также широту и долготу (его положения), 2) все помешательства в наблюдениях от мрачного горизонта, 3) от непостоянного лучей преломления происходящие — отвращает». Приложенные к рассуждению чертежи и математические выкладки поистине являются чем-то чудесным для зрителя и читателя, непрерывно во всем XVIII веке видящего лишь оды, басни, любовную лирику и самые неестественные трагедии и поэмы. Когда читаешь Ломоносова — впечатление непрерывного чуда ложится неодолимо на душу.