Однажды я предпринялъ прогулку на пароход изъ Люцерна въ Флюеленъ.

Былъ великолпный солнечный день; подъ защитой парусиннаго навса пассажиры, сидя на лавкахъ верхней палубы, болтали и смялись; время отъ времени раздавались восторженныя восклицанія по доводу волшебной панорамы природы. И дйствительно, трудно придумать боле эстетическое наслажденіе, чмъ прогулка по этому озеру! Горы продлывали все новыя и новыя чудеса: то он выростали прямо изъ самаго озера, то возносились подъ самыя небеса, такъ что нашъ крошечный пароходикъ, казалось, совсмъ терялся подъ ихъ ногами.

Это не снговыя вершины. Но все-таки главы ихъ теряются въ облакахъ и при томъ он не торчатъ голыми скалами, а, напротивъ, одты зеленью, на которой глаза останавливаются съ пріятностью и удовольствіемъ; ихъ склоны такъ круты, что невозможно себ представить, чтобы на нихъ могла удержаться человческая нога, однако, они испещрены вверхъ и внизъ тропинками, которыми швейцарцы пользуются каждодневно.

Иногда главы могучихъ горныхъ исполиновъ, свшивались совсмъ впередъ, подобно ширившейся крыш мансарды и на высочайшихъ точкахъ ихъ, едва доступныхъ глазу, лпились, какъ ласточьи гнзда, крошечныя хижины поселянъ, выбравшихъ себ по истин воздушное мстопребываніе! Но если какой-нибудь изъ этихъ поселянъ вздумаетъ заняться сомнамбулизмомъ или его ребенокъ, гуляя въ палисадник, полетитъ оттуда кубаремъ, — какое длинное путешествіе съ этихъ заоблачныхъ высотъ предстоитъ ихъ родственникамъ, прежде чмъ они разыщутъ кости этихъ несчастныхъ! И все-таки лачужки ютятся тамъ такъ красиво, кажутся такими удаленными отъ всего тревожнаго міра, погруженными въ атмосферу такого сладкаго, блаженно-соннаго покоя, что тотъ, кто хоть разъ попробовавъ пожить тамъ наверху, наврное, не захочетъ снова спуститься къ намъ внизъ.