Liane Moriarty

THE HUSBAND’S SECRET

Copyright © Liane Moriarty, 2013

This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

Издательство Иностранка®

Адаму, Джорджу и Анне.

И Амелии

Грешить как люди и как Бог прощать.

Бедняжка Пандора! Зевс отсылает ее в супруги не слишком умному Эпиметею, которого она даже ни разу не видела, вручив таинственный закрытый сосуд. Никто ничего ей не объясняет. Открывать сосуд не запрещали, – естественно, она его открывает. Почему бы и нет? Откуда ей было знать, что все эти страшные напасти со свистом вылетят наружу, дабы вечно терзать человечество, а на дне останется лишь надежда? Почему на нем не было этикетки с предупреждением?

А затем началось: «Ох, Пандора, где же была твоя сила воли? Говорили же тебе не открывать ларец, пронырливая ты девица, типичная баба с неуемным любопытством. Так погляди же, что ты натворила». А между прочим, прежде всего, это был кувшин, а не ларец, и потом, сколько можно повторять: никто и словом не обмолвился, что его нельзя открывать!

Понедельник

Глава 1

Виной всему была Берлинская стена.

Если бы не Берлинская стена, Сесилия никогда бы не нашла письмо и теперь не сидела бы тут, за кухонным столом, раздумывая, следует ли его вскрыть.

Конверт посерел от тонкого слоя пыли. Имя адресата было выведено синей шариковой ручкой, царапавшей бумагу, а почерк этот она знала не хуже своего. Запечатали конверт пожелтевшим клочком клейкой ленты. Сколько ему лет? Письмо казалось старым, будто было написано давным-давно, но точно не скажешь.

Сесилия не собиралась его вскрывать. Было совершенно очевидно, что не следует этого делать. Среди всех знакомых она славилась решительностью, и раз уж ей кажется, что вскрывать не надо, то и раздумывать не о чем.

Хотя, с другой стороны, даже если она его распечатает, что в этом такого? Любая женщина так и поступила бы без особых раздумий. Сесилия перебрала в уме подруг и прикинула, что бы те ответили, позвони она им сейчас и спроси их мнения.

Мириам Опенгеймер: «Ага. Вскрой его».

Эрика Эджклифф: «Ты что, шутишь?! Вскрывай сейчас же».

Лора Маркс: «Да, ты должна его вскрыть, а потом прочти мне».

Сара Сакс… Сару спрашивать бессмысленно, потому что она совершенно не способна принимать решения. Не ответит даже на вопрос, предпочитает она чай или кофе: будет сидеть добрую минуту с наморщенным лбом, как будто мучительно взвешивая преимущества и недостатки каждого напитка, а потом наконец скажет: «Кофе! Нет, погоди, чай!» Подобная же дилемма довела бы ее до припадка.

Махалия Рамачандран: «Ни в коем случае. Это крайне неуважительно по отношению к твоему супругу. Тебе нельзя вскрывать это письмо».

Порой Махалия бывала чересчур уверена в себе, да еще и смотрела при этом огромными карими укоряющими глазами.

Сесилия оставила письмо на кухонном столе и пошла ставить чайник.

Будь проклята Берлинская стена, и холодная война, и тот тип, кем бы он ни был, который в тысяча девятьсот сорок каком-то году сидел и раздумывал, как бы поступить с неблагодарными немцами. А потом вдруг щелкнул пальцами и заявил: «Ей-богу, придумал! Мы построим чертову огромную стену, чтобы держать ублюдков за ней!»

Хотя маловероятно, чтобы он при этом выражался, словно старшина британской армии.

Эстер наверняка знает, кому именно пришло в голову построить Берлинскую стену. Даже дату рождения назовет. И скорее всего, это окажется мужчина: только мужчина мог бы выдумать нечто настолько жестокое, по сути своей глупое и все же безжалостно действенное.

Интересно, это с ее стороны сексизм – думать так?

Сесилия наполнила чайник, включила его и бумажным полотенцем стерла капли воды, брызнувшие в раковину, чтобы та засверкала.

На прошлой неделе, перед собранием праздничного комитета, одна из мам, чьи трое сыновей-школьников приходились плюс-минус ровесниками трем дочерям Сесилии, назвала какое-то ее замечание «самую чуточку сексистским». Сесилия не могла припомнить собственные слова, но она точно всего лишь шутила. И, в любом случае, разве женщины не имеют права на сексизм в ближайшую пару тысяч лет, пока не сравняют счет?

Может, она и сексистка.

Чайник вскипел. Сесилия поболтала в чашке пакетиком «Эрл грея», наблюдая, как темные завитки расползаются по воде, словно чернила. Бывают вещи и похуже сексизма. Скажем, можно оказаться одной из тех особ, кто складывает пальцы щепотью, произнося «самую чуточку».

Сесилия посмотрела на заваренный чай и вздохнула. Бокал вина пришелся бы сейчас более кстати, но на время Великого поста она отказалась от алкоголя. Осталось всего шесть дней. Она припасла бутылочку дорогого «Шираза», чтобы открыть ее в пасхальное воскресенье, когда на обед придут тридцать пять взрослых и двадцать три ребенка, так что он ей пригодится. Хотя, конечно же, она давно навострилась развлекать гостей. Родственники собирались у них на Пасху, День матери, День отца и Рождество. У Джона Пола было пятеро младших братьев, все женатые и с детьми, так что толпа выходила немаленькая. Ключом к успеху было планирование. Скрупулезное планирование.

Она взяла чай и отошла с ним к столу. И зачем она отказалась на время поста именно от вина? Полли вот поступила разумнее: решила воздерживаться от клубничного варенья. Прежде Сесилия не замечала, чтобы Полли проявляла к клубничному варенью хотя бы мимолетный интерес, зато теперь, разумеется, то и дело заставала дочь перед открытым холодильником тоскливо созерцающей банку. Запретный плод!

– Эстер! – окликнула Сесилия.

Дочери в соседней комнате смотрели шоу «Потерявший больше всех» и грызли чипсы с солью и уксусом из огромного пакета, оставшегося с давешнего пикника в честь Дня Австралии. И почему три ее стройные дочери так любят смотреть, как тучные люди потеют, плачут и голодают? И непохоже, чтобы это прививало им склонность к более здоровому питанию. Стоило бы зайти к ним и отобрать чипсы, но они без единой жалобы поужинали лососем со сваренной на пару брокколи, и ей не хватило бы духу на споры.

– И за ничего вы не получаете ничего! – донесся громкий возглас из телевизора.

Пожалуй, ее дочерям даже полезно это услышать. Кто может знать это лучше Сесилии! И все же ей не нравилось выражение легкого отвращения, мелькающее на их гладких юных лицах. Она всегда бдительно следила за тем, чтобы не позволять себе при детях отрицательных суждений о чьей-то внешности, хотя того же нельзя сказать о ее подругах. Только на днях Мириам Опенгеймер заявила достаточно громко, чтобы расслышали все их впечатлительные дочери: «Боже, только посмотри на мой живот!» – и прихватила складку кожи кончиками пальцев, словно какую-то гадость. Отлично, Мириам, как будто наших дочерей и без того ежедневно по миллиону раз не призывают возненавидеть собственное тело.

Сказать по правде, живот Мириам и впрямь выглядел несколько рыхловатым.

– Эстер! – позвала Сесилия снова.

– В чем дело? – отозвалась та терпеливым, нарочито покладистым тоном, в котором Сесилия заподозрила неосознанное подражание ее собственному.

– Кому пришло в голову построить Берлинскую стену?

– Ну, считается, что это был Никита Хрущев! – немедленно ответила Эстер, выговорив экзотическое имя с явным удовольствием и собственной неподражаемой имитацией русского произношения. – Он был вроде как премьер-министром России, только первым секретарем. Но это мог быть и…