ГЛАВА 1

Падать всегда неприятно. Особенно если тебе помог в том собственный ученик. Этот парень оказался на редкость способным. Месяц настойчивых тренировок, и результат налицо — учитель повержен.

Встав с мата, я похлопал парня по плечу и направился в раздевалку. До конца тренировки оставалось минут двадцать. Приняв горячий душ и быстро собрав вещи, я вышел в коридор.

Фуада я заметил еще во время разминки. Его атлетическая фигура невольно обращала на себя внимание. Одет он был, как всегда, безукоризненно: светлый костюм, модная сорочка, светло-коричневая папка для документов. Все было подобрано в тон, все было изысканно строго и отнюдь не вызывающе.

— Привет, — сказал я, входя в ложу.

— Здравствуй, — ответил Фуад, протягивая мне руку.

В ложе, кроме нас, никого не было. Шум, доносившийся из спортивного зала, полностью заглушал наши голоса.

— Ты, как вижу, не ожидал моего прихода? — после небольшой паузы спросил он, закуривая тонкую длинную сигарету.

— Вообще-то, да.

— Ну, тогда будем считать, что мой приход для тебя — приятная неожиданность, — невозмутимо продолжал Фуад, — тем более, что я пришел по очень важному делу. Ты, кажется, собирался написать статью о театре мод. Так вот, сегодня вечером приглашаю тебя на заключительный просмотр этого года.

— Ну, а ты пойдешь?

— Конечно, обязательно пойду.

Здесь необходимо небольшое разъяснение. Совеем недавно в нашем городе был создан театр мод, сразу ставший очень популярным. Руководила им бывшая драматическая актриса, и у нес получалось это очень неплохо.

Но вскоре в городе стали настойчиво муссироваться малоприятные слухи. Кое-кто стал утверждать, что еженедельные представления этого театра все меньше и меньше походят на просмотры мод, а цены продаваемых нарядов слишком завышены.

В то же время в журналистских кругах поговаривали, что эти слухи распускают сами руководители театра, чтобы привлечь внимание к своему детищу. Как бы там ни было, но разговоры вокруг театра не затихали.

Надо сказать, что к этому времени я уже ушел из газеты и работал завотделом хроники в коммерческом еженедельнике. Естественно, меня давно интересовала деятельность этого театра, но все мои попытки встретиться с кем-нибудь из его руководства потерпели фиаско. И чем меньше у меня оставалось шансов что-либо узнать о театре, тем больше мне этого хотелось.

Поэтому предложение Фуада было для меня действительно приятной неожиданностью. Хотя я прекрасно понимал, что Фуад, недавно ушедший из прокуратуры и возглавивший частную фирму, преследует какие-то свои цели. Но все равно его предложение оказалось весьма кстати.

В шесть часов вечера, надев новый летний костюм и выпив чашку крепкого кофе, я вышел из дома. У подъезда стояла машина Фуада.

Всю дорогу он молчал. Мои попытки завести разговор о театре оказались безуспешными. Фуад демонстративно не желал говорить на эту тему. Вскоре мы подъехали к зданию театра. До начала представления оставалось минут пятнадцать.

На стоянке у театра не было ни одного свободного места. В большинстве случаев машины были иностранных марок. «Волг» и «жигулей» я насчитал не более десятка.

Кое-как втиснув наши серые «жигули» между «мерседесом» и «вольво», мы вышли из машины и направились к театру. В вестибюле было многолюдно. Солидные мужчины в дорогих костюмах с крупными перстнями на пальцах, дородные, сильно накрашенные женщины, обвешанные затейливыми драгоценностями, подростки в нелепых экстравагантных туалетах с нарочито взрослым выражением лица.

Вся эта масса роскошно одетых, по нашим временам, людей не спеша, с достоинством передвигалась от одного столика с пирожными и напитками к другому, оставляя после себя скомканные бумажные стаканчики и небрежно брошенные на пол пластиковые тарелки.

Во всем этом было что-то вызывающе вульгарное и вместе с тем смешное. Невольно создавалось впечатление, что случайных людей хорошо одели и выпустили на сцену, толком не объяснив, что они должны делать. И они, не зная, чем себя занять, занялись тем, что было для них наиболее естественно — методичным поглощением и приобретением всего предложенного на продажу — пирожных и ручек, маек и журналов, книг в тяжелых кожаных переплетах и разнообразных бутылок со спиртным. Знакомых лиц среди них, к счастью, не было.

— Ну, как тебе все это нравится? — спросил Фуад, протягивая пачку сигарет.

— Впечатляюще, — ответил я, щелкнув зажигалкой.

Неожиданно прозвенел звонок, и мы прошли в зал. Нам достались хорошие места. Прекрасно была видна вся эстрада. Едва мы успели занять свои кресла, как потушили свет и началось представление.

Я никогда особенно не разбирался в тонкостях моды, но то, что я увидел, было если не гениально, то, по крайней мере, талантливо. Предлагаемая на суд зрителя одежда отличалась изяществом и гармонией. Благородные линии, хорошо подобранные мягкие цвета.

Наверное, я долго любовался бы этим по-настоящему волшебным зрелищем, если бы мое внимание не привлекла ведущая этого представления. Она сидела недалеко от нас, и мне удалось ее хорошо рассмотреть. Она была очень красива. Правильные черты лица, большие ярко-синие глаза, изящные руки, густые золотистые волосы. На ней было легкое, светлое платье подчеркивающее как нельзя лучше ее безупречную фигуру.

Посмотрев по сторонам, я сразу же понял, что не одинок. Практически все мужчины в зале время от бремени бросали восхищенные взгляды на очаровательную хозяйку вечера. Работала она профессионально. Ее приятный, слегка глуховатый голос гармонично вписывался в звуки негромкой, мелодичной музыки, сопровождающей показ мод. Ее оценки той или иной модели были кратки, точны и объективны. Чувствовалось, что свое дело она знает.

— Нравится? — спросил вдруг Фуад, склонившись в мою сторону.

— Кто? — машинально переспросил я.

— Она, — кивнул он в сторону ведущей.

— Очень, — искренне ответил я.

— Сочувствую. Кстати, у нее очень милое и редкое имя — Наза. Оно тебе ни о чем не говорит, а?

Тогда это имя для меня еще ничего ни значило.

Представление кончилось где-то через полчаса. Уже в вестибюле я неожиданно встретил своего приятеля, тоже журналиста, с которым не виделся более года. Поболтав с коллегой минут пять о жизни, о работе и прочих житейских пустяках, я направился к выходу. Фуад успел, как всегда, куда-то исчезнуть, а искать его в этой толпе было бесполезно.

Вдруг среди толпы я увидел Фуада и Назу, которые, мило беседуя, шли мне навстречу.

— Знакомьтесь, — вежливо сказал он, подойдя поближе, — мой друг Эмиль — талантливый журналист. Прошу любить и жаловать.

— Очень приятно, — произнесла его спутница, протягивая мне узкую, изящную ладонь.

Откровенно говоря, я был чуточку смущен. Видя, что я чувствую себя несколько неловко, она улыбнулась и что-то спросила меня о журналистике. Мои ответы Наза выслушивала с неподдельным интересом, и вскоре от моего смущения не осталось и следа.

Она была прекрасным собеседником, внимательным, с тонким чувством юмора. Узнав, что я хочу написать о них статью, Наза сразу предложила мне приехать завтра вечером на банкет, где у нее будет свободное время, которое она, по ее словам, с удовольствием посвятит мне.

Я, конечно, сразу же принял ее предложение. Поговорив еще несколько минут, мы тепло попрощались и вместе с Фуадом покинули театр.

— Послушай, а что это за банкет? — спросил я, пробираясь к его машине.

— По случаю первых гастролей театра мод за рубежом, — бесстрастно ответил он, заводя двигатель автомобиля.