Введение

Двухтысячелетний юбилей христианства знаменуется парадоксальным явлением – возрождением язычества. К нему обращаются образованные жители городов, давно утратившие связи с традиционной крестьянской культурой, которая, казалось бы, была последним оплотом архаических дохристианских верований. Неоязыческие группы городских интеллектуалов уже несколько десятилетий существуют во многих странах Запада. Относительно недавно они стали возникать и в регионах России, и в сопредельных республиках, причем не только в христианской среде. Масштабы, которые приобретает это движение, заставляют задуматься о том, каковы его побудительные мотивы и стимулы, чем оно привлекает горожан, почему их не удовлетворяют универсальные подходы, которые предлагают христианство и некоторые другие мировые религии. Идет ли речь о чисто религиозном движении, или неоязычники ставят перед собой более общие мировоззренческие вопросы; ограничивается ли неоязычество чисто интеллектуальной деятельностью или претендует на решение злободневных вопросов современности – социальных, политических или национальных, а если так, то как оно предлагает их решать и какая роль в этом отводится религии? Если неоязычество, как это представляется, можно трактовать в терминах «изобретения культуры», то как оно сочетается с современной городской культурой и социальной средой, что именно изобретается и для каких целей? Каковы взаимоотношения неоязычества и мировых религий, что именно оно в них отрицает и что из них заимствует?

Каков социальный портрет неоязычников, какова их половозрастная, профессиональная, социальная, политическая и этническая принадлежность? Кто возглавляет движение? Как, на какой основе лидеры создают неоязыческую религию или, шире, неоязыческое мировоззрение? Что представляет собой эта религия, какова ее догматика, как создаются и отправляются ритуалы, имеются ли особые служители культа и составляют ли они некую иерархию, какую символику (как духовную, так и материальную) они используют, каким именно богам поклоняются неоязычники, чему они отдают предпочтение – политеизму или монотеизму, отличается ли их календарь от христианского? Наконец, каким им видится место неоязычества в условиях современности – ограничивается ли оно свободой интеллектуального самовыражения или же претендует на новую политическую или этническую идеологию, способную мобилизовать массы на политические действия? А если так, то о какого рода действиях может идти речь и против кого они могут быть направлены?

Мало того, есть основания полагать, что в разных этнорегиональных контекстах неоязычество принимает особые формы, опирающиеся на воспоминания о местном древнем наследии и отражающие современные этнокультурные и социально-политические реалии. В этом отношении имеет смысл говорить о разных моделях современного неоязычества. В одних случаях оно обращает свои усилия на защиту природного и культурно-языкового ландшафта, в других делает упор на эксклюзивный принцип крови; в одних случаях отстаивает свободу интеллектуального самовыражения, в других – требует введения этнократической власти и дискриминации инородцев вплоть до этнической чистки; в одних случаях ведет поиск истины с помощью оккультных эзотерических учений, в других – ограничивает себя исключительно биологическими расовыми построениями. Одним словом, современное неоязыческое движение достаточно разнообразно как по своим мотивам, так и по тем ответам, которые оно дает на животрепещущие вопросы современности.

Следовательно, неоязычество представляет интерес по ряду причин. Во-первых, с точки зрения культурной динамики – как, какими путями и почему бывшее атеистическое общество приходит к религии, почему часть наших современников, вступивших на этот путь, выбирает именно неоязычество? Во-вторых, является ли неоязычество религией в чистом виде, или оно отражает гораздо более фундаментальные мировоззренческие сдвиги? В-третьих, исходя из того, что культура представляет собой более или менее четко структурированную систему, мы вправе поставить вопрос, как язычество, тесно связанное с архаическими клановыми структурами, может вписаться в контекст современной модернизованной культуры? Ясно, что традиционное язычество на это не способно, что позволяет говорить о неоязычестве как о новом явлении нашей эпохи. В-четвертых, исходя из полной аполитичности большинства западных неоязыческих групп, мы должны объяснить высокую степень политизации многих неоязыческих движений на постсоветской территории. В этом отношении исследование неоязычества выходит за рамки чисто теоретического и приобретает важный прикладной интерес – каковы политические ориентации неоязычников, в чем заключается и в чем проявляется их политическая активность, несут ли их идеологические конструкции определенный груз ксенофобии, а если да, то какой и почему? Наконец, в какой мере неоязыческие движения, расцветающие на постсоветском пространстве, связаны с этнонационализмом?

Таков круг вопросов, который обсуждался на специальной секции, организованной 9 июня 1999 года в рамках проходившего в Москве III Конгресса российских этнографов и антропологов (8-11 июня 1999 г.). В настоящем сборнике публикуются наиболее интересные из докладов, представленных на этой секции. Разумеется, далеко не все вопросы из поставленных выше удалось рассмотреть и обсудить. Исследования неоязычества еще только начинаются…

В. А. Шнирельман

В. А. Шнирельман

Перун, Сварог и другие: русское неоязычество в поисках себя [1]

1. Неоязычество как новая русская идеология

Становление русского неоязычества происходило в течение последних 15–20 лет. В настоящее время оно набирает силу, русские неоязыческие общины растут, как грибы, а создаваемая ими идеология активно прорывается в российские средства массовой информации и усиленно культивируется достаточно влиятельным направлением художественной и научно-фантастической литературы.

Сами русские неоязычники определяют себя как приверженцев некоего дохристианского исконно славянского, русского или «славянско-арийского» язычества. Большинство из них по старой советской традиции отождествляют этническую группу с нацией. Тем самым, язычество для них тождественно национализму или, точнее, этнонационализму [2] . Некоторые из них, подобно издателям московского журнала «Наследие предков», широко используют термин «неоязычество», не видя в том ничего зазорного [3] . Однако другим активистам движения этот термин представляется искусственным и даже оскорбительным. Они заявляют, что восстанавливают аутентичную исконную традицию, поэтому приставка «нео-» задевает их за живое, – и они называют себя просто «язычниками» [4] . Между тем, члены московской Славянской языческой общины стараются избегать термина «язычество». Они предпочитают термин «славяне», а свою религию называют «Славянством». Они утверждают, что «славянин» означает «славящий богов» [5] . Петербургские неоязычники из «Союза венедов» используют в своей системе верований термин «ведизм». Они представляют свою веру в виде научного знания и отвергают понятие религиозной веры. Этот взгляд разделяет и Александр Аратов, издатель московской радикальной газеты «Русская правда»: он предпочитает говорить о солнцепоклонничестве или ведизме, что для него тождественно славянству. Аратов убежден, что древние славяне не «верили», а «ведали», т. е. знали, причем эти знания якобы ничем принципиально не отличались от научных. Для него это означает, что их знания были основаны на научном видении, а не на религии [6] .

В последние годы среди неоязычников отмечается рост симпатий к старообрядцам, и в некоторых случаях они даже отождествляют свою веру со старообрядчеством. Однако в этой среде старообрядчество понимают весьма своеобразно, в частности как приверженность неким исконным русским верованиям. Например, по мнению А. А. Добровольского (Доброслава), «старообрядчество, внешне проявившееся как движение против церковных нововведений, было по сути бессознательной попыткой сохранения тех пережитков дохристианских воззрений и обрядов, что таились в народе под личиной казенного православия» [7] . Глава Омской языческой общины Александр Хиневич прямо называет свою религию «староверческой». Неоязычник Велеслав прославляет протопопа Аввакума, восставшего против Антихриста [8] . В. М. Кандыба отождествляет некую выдуманную им первобытную Русскую Религию с истинным христианством, которое будто бы, несмотря на гонения, было сохранено староверами и донесено до нашего времени Е. П. Блаватской, К. Циолковским и Рерихами [9] . А вот какой позиции придерживается, например, Е. М. Луговой, бывший фотограф, а ныне главный редактор «культурно-просветительной газеты» «Советы Бабы Яги», пропагандирующей магию, неоязыческие идеи и народную медицину. Он считает себя старообрядцем, но при этом объявляет о своей полной толерантности в отношении «христианства, язычества и других конфессий»: «Я за синтез всех конфессий» [10] .