Галина Романова

Нирвана для чудовища

Пролог

К тому моменту, когда Востриков приехал на место происшествия, машина уже выгорела полностью. Покореженный металлический остов торчал из зарослей кустарника, уничтоженного огнем в радиусе метра. Дальше огонь не пошел, потому что был потушен сильным дождем. С дороги видно вообще ничего не было. О том, что здесь произошло, можно было судить лишь по запаху гари и горелого мяса.

– Не воняй тут так, его бы и не нашли! – озадаченно качнул головой эксперт Федя Ломов, прогуливаясь по периметру, огороженному сигнальными лентами. – А что, Саня? Я не прав? С дороги не видать, в лес этот мало кто ходит.

– А что так?

Востриков лениво жевал зубочистку, оттягивая отвратительный момент, когда придется нырнуть под ленту и начать осматривать полностью выгоревшую машину и обгоревший труп.

– Тут, километрах в сорока от дороги, лет тридцать назад была свалка токсичных отходов, – с удовольствием принялся рассказывать Федя, ему тоже не особо хотелось нырять под ленту. – Строили ее кое-как. Валили все подряд. Потом забросили, ограждения разрушились, и отходы начали расползаться по округе.

– И? Что, все молчали? Это же экологическая катастрофа, – вяло отреагировал Сан Саныч Востриков, дико злившийся теперь на обстоятельства, выдернувшие его из-за воскресного стола.

Олька такой плов приготовила! Мечта, а не плов! Он в Узбекистане бывал – такого не пробовал никогда. Она вообще у него золото была, а не женщина: умная, красивая, терпеливая, понимающая, и готовила превосходно.

– Тебе вечно везет! – фыркали коллеги. – Что с женой, что в работе!

Жена возражала:

– Тебе не везет, Санечка, это ты везешь! Громадный воз тащишь на себе, мой любимый! Семья, работа, дочка… Везет ему! Везет тому, кто сам везет!..

О том, что семьей она занималась практически одна, как и воспитанием их десятилетней дочери, Оля никогда не вспоминала. И не упрекала его за сорванные праздники и выходные, за то, что могли его ночью поднять с кровати, а то и вовсе не позволить в нее лечь. Оля была у него славной, и он ее очень любил – без затей и фейерверков, просто любил. Верно и навсегда…

– Т-юю! – присвистнул Федя Ломов. – Экологическая катастрофа! Кто тогда на эту тему заморачивался-то, Саня? Расползлось химическое говнище по старому заброшенному лесу – и хрен с ним! Местные посокрушались, посокрушались да и бросили сюда по грибы и ягоды ходить: а то еще позеленеют с сих продуктов! Да, Саня?

Федя Ломов, маленький толстенький старичок-здоровячок, которому давно уже перевалило за шестьдесят и который все никак не решался уйти на пенсию, тихонько рассмеялся, призывая Саню присоединиться к веселью. Тот вежливо улыбнулся и с неуверенным кряхтением полез под ленту. Ломову пришлось смех оборвать и двинуться следом.

Работали быстро, без лишних разговоров. День обещал быть жарким, что отрицало всяческое затягивание процесса. Вонь была просто нестерпимой. Кто-то уже нацепил на лицо повязку. Кто-то блевал в кустах. Саня держался. Феде все было нипочем.

– Что я могу сказать? – ковырялся он пальцами, затянутыми в перчатки, в сгоревшей плоти. – Мужик… Высокий, здоровенный, небось здоровьем отличался отменным при жизни. И думать не думал, и гадать не гадал, что слетит с дороги и сгорит заживо.

– Заживо? – уточнил Востриков.

– Предварительно – да, судя по положению конечностей. Его, вишь, Саня, зажало вот тут. – Федя постучал каким-то своим инструментом по вывернутой рулевой колонке, упирающейся как раз в грудную клетку обгоревшего трупа. – Может, сначала без сознания был. Может, обкуренный. Подробный анализ покажет, надеюсь. Но потом-то он пытался вылезти. Смотри вот сюда… Видишь, ногти на этой руке все под корень обломаны?

Саня покосился на то, что когда-то было человеческой рукой. И, конечно, ничего не увидел, никаких обломанных ногтей. Только затошнило еще сильнее.

– От чего произошло возгорание, как думаешь? – спросил он Федю, ползающего у трупа в ногах. – Результат аварии? Или поджог?

– Так, Саня, странная какая-то авария, не находишь? – Федя оглянулся вместе с Востриковым на дорогу. – Ни тебе тормозного пути на дорожном полотне, ни тебе поломанных веток. Ты же сам усомнился, как сюда подъехал, о чем ты говоришь?

– Да, – согласно кивнул Востриков. – На первый взгляд такое ощущение, что машину аккуратно загнали именно сюда и подожгли.

– Думаю, что и на второй взгляд ощущение таким же и останется. – Федя выбрался из сгоревшей машины, отряхнул колени от жирной сажи, сделал знак санитарам паковать труп. – Но подробности – это уже не ко мне. У тебя вон группа работает с фотоаппаратами. Они точно тебе весь его последний путь зарисуют. А я уж тебе потом про него все расскажу. Но одно хочу сказать тебе, Саня…

– Что?

– Дело говенное! – Федя выпятил нижнюю губу и с печалью покачал головой. – Ни тебе свидетелей – место глухое, ни тебе отпечатков пальцев. Хорошо, если на труп кто претендовать станет.

– Не мели, Федор Иванович!

Востриков недовольно поморщился. Ломов был еще тем оракулом. Как брякнет что, так и сбывается.

– Машинка дорогая, иномарка. По номеру кузова определим владельца и…

– А если машинка в угоне? А жмура никто не хватится, а? – ядовито улыбнулся Федя и погрозил пальчиком в резине. – Не спеши, Сан Саныч, не спеши упрощать себе понедельник. Чую я – дрянь дельце. Ох, чую!..

Глава 1

Огромный ломоть буженины источал удивительный, неповторимый аромат копченого мяса и пряностей. Он лежал на куске мягкого ситного хлеба, чуть обнажая ажурную кромку салатного листа, который придавил. Бутерброд был свежим, аппетитным, он занял место в центре огромного блюда, выложенного тонкими помидорными кольцами, присыпанными укропом. Рядом с блюдом покоилась большая двурогая вилка. «Странно», – подумал он, протягивая руку. Бутерброд он может съесть и так, без помощи столовых приборов. А помидоры такой вилкой не подцепить. Зачем она здесь, такая большая, с такими острыми длинными зубьями?

Его взгляд двинулся дальше по столу, застеленному дорогой шелковой скатертью. Хрустальный отпотевший графинчик с ледяной водкой. Хрустальная тарелочка с тонкими дольками лимона. Еще одна тарелочка с крохотными маринованными огурчиками. И невероятно ажурная посудинка богемского стекла, доверху наполненная икрой. А ложка? Рядом должна была лежать маленькая серебряная ложечка, а ее нет!

Как он станет есть все это?! Как??? Для икры нет ложки, вместо нормальных столовых приборов – чертовщина какая-то! Это что – издевательство?!

Он нервно дернул шеей, обернулся на жену. Он знал, она должна быть где-то рядом, где-то за его спиной.

Странно, но ее там не было. Он набрал полную грудь воздуха, приоткрыл рот для крика, снова перевел взгляд на стол, и гневный крик застрял в горле, он умер, испустив дух судорожным сипом.

Со стола исчезла скатерть, обнажив потрескавшийся старый пластик. Не было блюда с его любимым бутербродом, помидоров с укропом, хрустального графинчика, лимона, крохотных огурчиков, икры…

Ничего этого не было!!! Не было!!! На растрескавшемся от времени и безалаберного пользования столе стояло эмалированное блюдо с картошкой в мундире. Рядом – «чекушка» дешевой водки, старая алюминиевая вилка на щербатой пустой тарелке и литровая банка квашеной капусты.

Что это?! Что???

Он судорожно сглотнул, пощупал растопыренной пятерней воздух за своей спиной, надеясь ухватить подол Машкиного халата. Нет ее! Ни ее, ни халата! Куда подевалась?! Сбежала – обдало холодом! Сбежала, как почувствовала беду! Да, она теперь такая! Она долго терпеть лишения не станет. Она к шику привыкла быстро и совсем про этот вот стол из их прежней квартиры позабыла. И про то, что ставила ему на этот стол.