Когда в глазах темно ...

Когда в глазах темно от горя,

я вспоминаю край отцов,

простор бушующего моря

и лодки полные гребцов.

…Давно в печальное изгнанье

ушли Иакова сыны, –

но древних дней очарованье

хранят кочевники страны.

Они – как прошлого виденья

средь пришлых чуждых горожан.

И ты не можешь без волненья

Смотреть на стройный караван.

«Город Мира»

Над костром моим синеет

ширь ночного небосклона.

Тихо дремлют в отдаленьи

стены скорбного Сиона.

Провожатый мой, потомок

древних шейхов Эбн-Али,

шлет привет пытливым взором

звездам неба от земли.

«Скоро полночь», – говорит он

и смолкает, засыпая.

Спит печальная долина,

неподвижная, немая.

Этот сон меня пугает:

в этой чуткой тишине

словно стоны чьи-то реют

и доносятся ко мне…

Тише – арфа зазвенела.

Там, вдали, где тьма густая,

струны стонут, надрываясь,

разбиваясь и рыдая;

тихий голос где-то плачет

или, может быть, поет, -

над Сионом легкий призрак

белой женщины плывет.

«Шейх, мне страшно!»

Он проснулся,

поднял взоры и мгновенно,

скрыв лицо свое руками,

преклонил одно колено.

Я невольно опустился

рядом с шейхом Эбн-Али,

и рыданья постепенно

где-то замерли вдали.

И, шепча свои молитвы,

встал араб неторопливо.

«Да прославится Всевышний,

нам явивший это диво.

Этот призрак – Город Мира.

Я слыхал, что каждый год

песню скорби над Сионом

эта женщина поет.

Я слыхал среди арабов:

Тот, пред Кем благоговеем,

обещал во дни былые

эту землю иудеям.

Нет владыки кроме Б-га –

Ла Иллаху иль Алла! –

Злоба сильных только глина,

слово Г-спода – скала.

Но столетья проходили,

и в печали непрестанной

скорбно жили иудеи

вне страны обетованной, –

жили, родины и чести

волей рока лишены,

только веру сохранивши

от великой старины.

Этот призрак – Город Мира,

это – Мать того народа.

Каждый год она рыдает

над Сионом с небосвода

и зовет из стран изгнанья

в тихий рай своих полей

Б-жьей карой многолетней

истомленных сыновей»…

1898

Памяти Герцеля 

 Он не угас, как древле Моисей,

 на берегу земли обетованной:

 он не довел до родины желанной

 ее вдали тоскующих детей:

 он сжег себя и отдал жизнь святыне

 и “не забыл тебя, Иерусалим”. —

 но не дошел и пал еще в пустыне,

 и в лучший день родимой Палестине

 мы только прах трибуна предадим.

 И понял я загадку странных слов,

 поведанных в Агаде Бен-Барханой, —

 что погребен пустынею песчаной

 не только род трусливых беглецов,

 ничтожный род, рабы, в чей дух и спины

 вожгла клеймо египетская плеть, —

 но, кроме них, среди немой равнины

 в сухом песке зарыты исполины,

 их сердце — сталь, и тело их — как медь.

 Да, понял я сказанье мудреца:

 весь мир костями нашими усеяв,

 не сорок лет, а сорок юбилеев

 блуждаем мы в пустыне без конца:

 и не раба, вскормленного бичами,

 зарыли мы в сухой чужой земле:

 то был титан с гранитными плечами,

 то был орел с орлиными очами,

 с орлиною печалью на челе.

 И был он горд и мощен и высок,

 и зов его гремел, как звон металла,

 и прогремел: во что бы то ни стало! —

 И нас повел вперед и на восток,

 и дивно пел о жизни, полной света,

 в ином краю, свободном и своем,

 и днем конца был день его расцвета.

 и грянул гром. и песня не допета —

 но за него мы песню допоем!

 Пусть мы сгнием под муками ярма

 и вихрь умчит клочки священной Торы:

 пусть сыновья уйдут в ночные воры

 и дочери в позорные дома,

 и в мерзости наставниками людям

 да станем мы в тот черный день и час,

 когда тебя и песнь твою забудем

 и посрамим погибшего за нас.

 Твой голос был, как манна с облаков,

 и без него томит нас скорбь и голод:

 из рук твоих упал могучий молот,

 но грянем мы в сто тысяч молотков,

 и стихнет скорбь от их живого гула,

 и голод наш умрет среди разгула

 и пиршества работы напролом.

 Мы прогрызем утесы на дороге,

 мы проползем, где нам изменят ноги,

 но, chaj ha Schem! — мы песню допоем.

 Так в оны дни отец наш Израил

 свой стан привел к родимому порогу,

 и преградил сам Бог ему дорогу

 и бился с ним, но Иаков победил.

 Грозою нас, как листья, разметало,

 но мы твои потомки, богобор, —

 мы победим во что бы то ни стало.

 Пусть Божий меч на страже перевала,

 но мы пройдем ему наперекор.

 Спи, наш орел, наш царственный трибун.

 Настанет день — услышишь гул похода,

 и скрип телег, и гром шагов народа,

 и шум знамен, и звон веселых струн.

 И в этот день от Дана до Бер-Шевы

 благословит спасителя народ,

 и запоют свободные напевы,

 и поведут в Сионе наши девы

 перед твоей гробницей хоровод.

  1904 г.

Песня Бейтара 

 Бейтар — Из праха и пепла,

 Из пота и крови,

 Поднимется племя,

 Великое, гордое племя;

 Поднимутся в силе и славе,

 Йодефет, Массада,

 Бейтар.

 Величие —

 Помни, еврей,

 Ты царь, ты потомок царей.

 Корона Давида

 С рожденья дана.

 И вспомни короны сиянье,

 В беде, в нищете

 И в изгнанье.

 Восстань

 Против жалкой

 Среды прозябанья!