1

Мы бежим. Вода хлюпает в обуви, запах океанской воды впитался в замерзшую кожу.

Я смеюсь, и Габриель смотрит на меня как на сумасшедшую. Мы оба запыхались, но я кричу, так чтобы меня было слышно на фоне далекого завывания сирен: «У нас получилось!» Над головой бесстрастно кружат чайки. Солнце плавится на горизонте, заставляя его пылать. Я оглядываюсь и успеваю увидеть, как мужчины вытягивают на берег рыбацкое суденышко, на котором мы сбежали. Они надеются обнаружить там пассажиров, но их ждут только пустые обертки из-под конфет — мы подъели запасы владельца. Не добравшись до берега, мы бросили судно, нашли друг друга в воде, задержали дыхание и поспешно улизнули подальше от суматохи.

Наши следы тянутся от океана, создавая впечатление, будто по берегу слоняются призраки. Мне это нравится. Мы — призраки из утонувших стран. Когда-то, в прошлой жизни, когда мир был полон людей, мы были исследователями, а теперь восстали из мертвых.

Мы добираемся до груды камней, создающих естественный барьер между берегом и городом, и падаем на землю в его тени. С того места, где мы притаились, слышны перекрикивания мужчин.

— Наверное, какой-то датчик включил сигнал тревоги, как только мы оказались близко от берега, — говорю я.

Мне следовало бы понять, что нам слишком легко удалось стащить этот катерок. Я устраивала много ловушек в собственном доме и должна была помнить, что люди стараются обезопасить свое имущество.

— Что будет, если нас поймают? — спрашивает Габриель.

— Мы их не интересуем, — отвечаю я. — Могу поспорить, кто-то заплатил немалые деньги, чтобы получить свое судно обратно.

Мои родители рассказывали о людях, носивших форму и поддерживавших в мире порядок. Я с трудом верила этим рассказам. Как можно поддержать порядок в целом мире парой заношенных мундиров? Теперь остались только частные сыщики, которых богачи нанимают искать украденное имущество, и охранники, которые держат жен под замком во время шикарных вечеринок. И Сборщики, конечно: эти обходят улицы в поисках девушек на продажу.

Я падаю на песок лицом к небу. Габриель сжимает мою дрожащую руку.

— У тебя кровь идет, — говорит он.

— Смотри! — Я указываю подбородком на небо. — Уже видны первые звезды.

Он смотрит. Свет заходящего солнца падает на его лицо, делая глаза намного ярче обычного, но вид у него по-прежнему встревоженный. Воспоминания о проведенном в особняке детстве давят на него тяжким грузом.

— Все нормально, — говорю я ему и заставляю улечься рядом с собой. — Просто давай полежим рядом и немного посмотрим на небо.

— У тебя идет кровь! — не успокаивается он.

— Не умру.

Он по-прежнему держит мою кисть между ладонями. Кровь стекает с наших запястий странными ручейками. Наверное, я порезала руку о камень, когда мы выбирались на берег. Я закатываю рукав, чтобы кровь не испортила толстый белый свитер, который связала мне Дейдре. Полотно усеяно бриллиантами и жемчугом — это все, что осталось от моих богатств, богатств первой жены.

Правда, есть еще обручальное кольцо.

С воды прилетает холодный ветер, и я тут же сознаю, что совсем окоченела из-за мокрой одежды. Нам надо найти какое-нибудь пристанище, но где? Я сажусь и осматриваюсь. Еще несколько метров песка и камней — а дальше видны темные силуэты строений. Вдали по дороге катит грузовик, и я понимаю, что скоро стемнеет, и фургоны Сборщиков выедут на улицы и начнут объезжать окрестности, не включая фары. Эта местность идеально подходит для их охоты: тут не видно уличных фонарей, а в переулках между домами вполне может оказаться множество девушек из веселого района.

Конечно, Габриеля гораздо больше волнует мое кровотечение. Он пытается перевязать мне руку обрывком водорослей, и от соли рану начинает щипать. Мне просто нужно немного времени, чтобы прийти в себя, а потом я начну заниматься порезом. Еще сутки назад я была женой Коменданта. У меня были сестры по мужу. После смерти я оказалась бы на каталке в подвале моего свекра, рядом с теми женами, которые умерли раньше меня. И свекор стал бы проделывать с моим трупом неизвестно что.

А сейчас меня окружают запах соли и шум океана. По песчаному склону дюны карабкается рак-отшельник. И еще… Мой брат Роуэн где-то здесь, и ничто не мешает мне вернуться домой, к нему.

Я думала, что свобода меня обрадует. Да, радость есть, но есть и страх. Колонны многочисленных «а что, если» маршируют по моим едва родившимся надеждам.

«А что, если его не окажется на месте?»

«А что, если что-то случится?»

«А что, если меня разыщет Вон?»

«А что, если…»

— Что это за огни? — спрашивает Габриель.

Я смотрю туда, куда он указывает, и вижу — вдали лениво кружится огромное колесо огней.

— Никогда ничего подобного не встречала, — отвечаю я.

— Значит, там что-то есть. Пошли.

Габриель помогает мне встать и тянет за пораненную руку. Я пытаюсь его остановить.

— Нам же нельзя просто так взять и пойти на свет! Неизвестно, что там.

— Какой тогда у нас план? — спрашивает он.

План? Мой план включал в себя только побег. Он осуществлен. А теперь единственная цель — найти брата. Эту мечту я лелеяла в течение всех мрачных месяцев замужества. Брат превратился чуть ли не в плод воображения, в фантазию. Мысль о том, что скоро я встречусь с родным человеком, заставляет мою голову кружиться от радости.

Я надеялась, что мы доберемся до земли сухими и при дневном свете, но у нас закончилось топливо. А сейчас с каждой секундой становится все темнее, и, если честно, здесь нисколько не безопаснее, чем в любом другом месте. Впереди хотя бы огни… пусть даже их странное вращение выглядит пугающим.

— Ладно, — говорю я, — посмотрим, что там.

Похоже, импровизированная повязка из водорослей остановила кровотечение. Она так аккуратно наложена, что это даже забавно. Габриель на ходу спрашивает, чему я улыбаюсь. Он промок насквозь и облеплен песком. Его обычно аккуратные темно-русые волосы всклокочены. И тем не менее он стремится к порядку, к каким-то логичным действиям.

— Знаешь, все будет хорошо, — обещаю я ему.

Он чуть сжимает мою руку.

Январский ветер ярится, вздымая песок и путаясь в моих намокших волосах. Улицы завалены мусором, в кучах слышится шуршание. Зажегся один-единственный фонарь. Габриель обнимает меня за плечи. Не знаю, кого этот жест должен успокоить, но меня начинает подташнивать от накатившего страха.

А что, если на эту темную улицу выкатится серый фургон?

Домов поблизости нет — только кирпичное строение, которое полвека назад, кажется, было пожарной станцией. Окна разбиты и заколочены досками. Стоят еще какие-то развалюхи, в темноте мне не удается их разглядеть. Готова поклясться, что в переулках кто-то есть.

— Тут все такое заброшенное, — произносит Габриель.

— Странно, правда? — откликаюсь я. — Ученые были так уверены, что делают нас идеальными, а когда мы начали умирать, они бросили нас гнить… и весь мир вокруг заодно.

Габриель корчит гримасу, которую можно истолковать как презрение или как жалость. Он почти всю жизнь провел в особняке, пусть всего лишь в качестве слуги, но там было спокойно, чисто и относительно безопасно. Конечно, если не попадать в подвал. Этот обшарпанный мир должен стать для Габриеля шоком.

В кольце огней звучит странная музыка — звонкая и зловещая, только прикидывающаяся веселой.

— Может, нам лучше вернуться? — предлагает Габриель, когда мы подходим к площадке, обнесенной металлической проволокой.

За оградой я вижу палатки и горящие в них свечи.

— Вернуться… куда? — спрашиваю я.

Меня так трясет, что я едва выталкиваю из себя эту фразу.

Габриель открывает рот, чтобы ответить, но его слова заглушаются моим воплем. Кто-то хватает меня за руку и тянет к дыре в ограде.

В голове крутится лишь одно: «Только не снова, только не так!» А потом у меня опять начинает течь кровь, и болит кулак — я кого-то ударила. Я продолжаю отбиваться, а Габриель оттаскивает меня. Мы пытаемся убежать, но нас ловят. Люди выскакивают из палаток и хватают нас за руки и за ноги. Меня даже — за горло. Я чувствую, как мои ногти рвут чью-то кожу. Голова кого-то из нападающих ударяется о мою, и перед глазами все плывет. Но некая потусторонняя сила заставляет меня яростно защищаться. Габриель выкрикивает мое имя, просит не сдаваться, но все бесполезно. Нас тащат к вращающемуся кругу света, где хохочет старуха и не смолкает музыка.