Жанры
Романы
В сети
Собрание сочинений. Том 3. Гражданская лирика и поэмы
Кирсанов Семен Исаакович
Закладки
Гражданская лирика и поэмы (1923–1970)
Часы
Я думал, что часы — одни. А оказалось, что они и капельки, и океаны, и карлики, и великаны. И есть ничтожные века, ничтожней малого мирка, тысячелетья-лилипуты… Но есть великие минуты, и только ими ценен век, и ими вечен человек, и возмещают в полной мере все дни пустые, все потери. Я знал такие. Я любил. И ни секунды не забыл! Секунды — в мир величиною, за жизнь изведанные мною. И разве кончилось Вчера, когда Ильич сказал: «Пора!» Нет! Время Ленина все шире жизнь озаряет в этом мире. И так повсюду. Знает мир часы карманов и квартир и те — без никаких кронштейнов — часы Шекспиров, часы Эйнштейнов!ГРАЖДАНСКАЯ ЛИРИКА (1923–1970)
Песня о железнодорожнике
Расцветала снежная, белая акация. Утренняя спешная шла эвакуация. Разгоняли приставы беспортошных с пристани. В припортовой церкви молились офицерики. Умолили боженьку службою и верою железнодорожника удавить на дереве. «Вешал прокламацию? Будешь проклинать ее. За таку оказию украшай акацию. Красному воробушку надевай веревочку на царя и родину, наше сковородие!» И суда военные зашумели пеною, задымили хрупкими трубами и трубками. Днем и ночью целою ждали власти граждане. В городе — ни белые, в городе — ни красные. Но до утра серого у сырого дерева, темного, сторукого, плакала старуха: «Вырос ты удаленек, стал теперь удавленник. Ноги обняла бы я, не достану — слабая… Обняла бы ноги я, да они высокие. Ох, я, одинокая, старая да ссохлая!..» А в ворота города залетали красные, раскрывали вороты, от походов грязные… И от ветров дальних тронулся удавленник, будто думал тронуться навстречу к буденновцам.Отходная
Птица Сирин (Гамаюн, Гюлистан) пролетает по яблонным листам. Пролетай, Иван-царевич, веселись, добрым глазом нынче смотрит василиск, а под сенью василисковых крыл император всероссийский Кирилл! Верещит по-человечьи Гамаюн: — Полечу я поглазеть на мою, полечу, долечу, заберусь на мою императорскую Русь. Как ни щурят старушечье бельмо Мережковский, Гиппиус, Бальмонт, — старой шпорой забряцати слабо у советских деревень и слобод. У советских деревень и слобод веют ветры Октябрьских свобод, да с былой с православной с кабалой облетает позолота с куполов! Не закрутит вновь фельдфебельский ус православно-заграничная Русь.Улицы
Худые улицы замоскворечные, скворцы — лоточники, дома — скворечни, где мостовые копытом пытаны, где камни возятся под копытами. О, как задумались и нависли вы, как замечталися вы завистливо о свежих вывесок позументе, торцах, булыжниках и цементе. Сквозь прорву мусора и трубы гарные глядите в звонкое кольцо бульварное, — туда, где улицы легли торцовые, где скачут лошади, пригарцовывая, где, свистом площади обволакивая, несутся мягкие «паккарды» лаковые, где каждый дом галунами вышит, где этажи — колоколен выше. От вала Крымского до Земляного — туман от варева от смоляного. Вот черный ворох лопатой подняли… Скажи — тут город ли, преисподня ли? Тут кроют город, тут варят кровь его — от вала Крымского до Коровьего. Худые улицы замоскворечные, скворцы — лоточники, дома — скворечни, сияя поглядами квартирными, вы асфальтированы и цементированы. Торцы копытами разгрызаючи, несется конь на закат рябиновый, автомобили стремглят по-заячьи, аэропланы — по-воробьиному. Спешат по улице омоложенной направо — девица, налево — молодец, и всех милее, всего дороже нам московских улиц вторая молодость!
2011-2017 Онлайн библиотека RomanBook
Copyrights and trademarks for the book, and other promotional materials are the property of their respective owners. Use of these materials are allowed under the fair use clause of the Copyright Law.