Ника Батхен

Белая Королева

…When the night is cloudy

There is still a light that shines on me.

Shine until tomorrow,

Let it be…

Она сидела у зеркала, с отвращением глядя на свое отражение. Баночки с гримом толпились на туалетном столике, накладки и линзы прятались в мутных флаконах, парик висел на крючке. В резной раме красовалась цветущая физиономия – пышные кудри, розовые щеки, белые зубы. Что сказала бы миссис Гардинер, бедная миссис Гардинер, у которой румяна давно уже не держались на разлагающемся лице? Как взволнованно раскудахтались бы посетительницы лучшего в Лондоне магазина готового платья, на разные голоса взывая «констебль», «констебль»! Шарлотта Брэн представила себе пару скелетов в синих мундирах, патрульных с Голуэй-стрит, которые врываются в магазин, чтобы арестовать «живчика», незаконно проникшего в Большой Лондон, вообразила выражение лица хозяйки, опрокинутые в пыль манекены, и расхохоталась до слез. В двадцать лет легко веселиться… Но не тогда, когда с ног до головы обмазываешься жиром тухлого мертвеца, чернишь зубы, лепишь на щеки липкую кожу, вставляешь в глаза желтые линзы, прячешь волосы под свалявшимся париком.

Девушка надела перчатки, подтягивающие пальцы к ладони, придала лицу выражение тупого безразличия и удовлетворенно вздохнула – теперь она в точности походила на большинство жителей туманного Альбиона. Ах, нет – шнурок из волос колдуньи, продетый в глазницы черепа гробовой мыши, – чтобы ни один колокольчик не зазвенел и каменный пес не взвыл, возвещая тревогу. Она – зомби-мэм, сохранившая разум и силы, регулярно проходящая ритуалы ревитализации, симпатичная и обаятельная (Шарлотта раздвинула в улыбке синие губы) – хоть замуж за зомби-лорда, если тому вдруг опротивеют леди в атласных бинтах и ароматических смолах. …Бабушка говорила: «Лондон не изменился, просто гниль из людей вышла наружу». Может, бабушка была и права.

В подъезде было скользко, темно и сыро. Шарлотта осторожно спустилась вниз. На площадке первого этажа копошился бомж – окончательно потерявший разум, разлагающийся на глазах зомбак. Неопасен, но пахнет… Невозмутимая Шарлотта дернула за дверной колокольчик два раза, вызывая констебля – пусть увезут эту пакость. Ей пора на работу.

Рикши толпились в сквере, наперебой выхваливая свои коляски, там же крутились продавцы пирожков и пива. Кэб, влекомый лошадиным скелетом, протащился в сторону набережной – но разве может скромная продавщица позволить себе нанять кэб? Будь погода немного более скверной, Шарлотта бы села к рикше, но сквозь облака просвечивала безмятежная луна. Время еще есть.

По Кесингтон-лэйн, затем по Кемпсфорд-роуд, мимо ресторанчика дядюшки Могуса, на Уилкотт-стрит – если не глазеть по сторонам, можно успеть за полчаса до открытия магазина и сделать вид, что уже позавтракала. Шарлотта изо всех сил старалась кушать вместе с миссис Гардинер и Джоанной, второй продавщицей, но всякий раз боялась, что ее стошнит прямо на кухне.

Вдоль Ренфри-роуд, гомоня и приплясывая, двигалась толпа зомби-мэнов и зомби-мэм, четыре мощных скелета несли на плечах носилки с колдуньей – жрицы Викка были единственными, кому дозволялось покидать Вестминстер-гетто, готовясь к ритуалу Черной Королевы. Из окон высовывались зеваки, одобрительно улыбались прохожие, и только вороны, жирные лондонские вороны, не проявляли никакого почтения к религиозной процессии.

На всякий случай Шарлотта остановилась на перекрестке, пропуская шествие. Она опасалась толпы – амулет амулетом, но не дай Мрак, она поскользнется или поранится. Зомби хмелеют от запаха свежей крови, человека они разорвут мгновенно. Девочкой, в гетто ей приходилось прятаться от Охоты и видеть страшную трапезу. Впрочем, смерть от лап мертвецов казалась милосердной по сравнению с ритуалом. Когда мать умерла, отец продал младшую дочь в Дом Викка. Он так и сказал: «Оливия сильная, она прокормит семью. А у тебя будет два-три года безопасной и сытой жизни – не так уж мало, детка?» Тогда она ненавидела щербатого старика, его потную лысину и кривые, дрожащие пальцы. Теперь простила. Когда по гетто прошла эпидемия трупной заразы, отец вовремя покончил с собой. А красотка сестра стала зомби – даже не мэм, тупой бродяжкой в Сохо, согласной на все ради пищи.

Годы в Доме запомнились одним сплошным липким кошмаром. Для ритуала нужны были лучшие девственницы – здоровые, красивые и полнокровные. В дортуарах ютилось до двух десятков девочек, жрицы кормили их трижды в день, заставляли мыться, гулять, бегать, играть с мячом. Если девочка заболевала, упрямилась или теряла красоту, она исчезала. Если доживала до первых месячных – умирала на алтаре такой смертью, о которой даже подумать страшно. Когда жрица во время купания с довольным смешком указала воспитаннице на нежные волоски внизу живота, Шарлотта сбежала в ту же ночь. Она не спаслась бы – если бы не старуха Пегготти…

Из детских воспоминаний девушку мгновенно выдернуло чье-то прикосновение, торопливое и весьма искусное. Шарлотте самой случалось подрезать кошельки – и на улицах, и в магазине у зазевавшихся зомби-мэм, а то и занятых примерками леди. Поэтому она подождала, когда воришка запустит лапу в карман жакета, и вцепилась в его запястье железной хваткой.

Пальцы были горячими. Потными и горячими. «Выдаст, сволочь!» Шарлотта обернулась и прочла ту же мысль на чумазом лице воришки. Будь при ней нож, а вокруг меньше голодных глаз, она бы, пожалуй, выпустила паршивцу кишки. Но средь бела дня, рискуя потерять работу? Нет уж, увольте.

– Проваливай, мразь! – одними губами прошептала Шарлотта. – Проваливай к себе в гетто!

Воришка вздрогнул, попробовал улыбнуться, сверкнул зубами – любой идиот признает в нем «живчика». Девушка поняла, что все еще сжимает пальцы, и расслабила руку.

– Вы такая добрая, мэм! Простите, мне просто не хватало на хлеб. У нас голодают.

Эти сказки маленькая Шарлотта сама повторяла жалостным голосом, когда ее ловили за руку на воровстве. Жрать ей хотелось всегда, а верили редко.

– Ты действительно голоден?

– Да, мэм.

– Возьми, ешь.

В свертке был ее, Шарлотты, обед – хороший хаггис не отличишь от мертвецкой пищи. Мальчишка вгрызся в бараний рубец, зарываясь в пакет лицом, как собака. И вправду голоден. Скажу миссис Гардинер, что у меня нынче разгрузочный день…

– Постойте, мэм. Вот, прочтите! – отчаянно шепнул воришка и всунул ей в карман какой-то бумажный комок. – Приходите на собрание, обязательно, Сотер любит вас!

До магазина Шарлотта почти бежала. Разрази Мрак, если бы эту встречу засек констебль, они оба пожалели бы, что еще живы. Миссис Гардинер задержалась, к ее приходу Шарлотта уже успела прибраться и встретила хозяйку с модной шляпкой в руках – отпоролась оборка, надо подшить. Умиленная трудолюбием, зомби-мэм ущипнула за щечку свою лучшую продавщицу и пообещала поднять зарплату. Жаль, забудет.

Ночь прошла как обычно, магазин не терял популярности. Зомби-мэм толпились у полок и вешалок, норовя потрогать модный наряд, оставляя противные пятна на ярких тканях. Леди из новых, не торгуясь, купила шляпку и оставила два медяка на чай. Вторая продавщица, Джоанна, двигалась чересчур медленно, а под вечер и вовсе упала – начали отгнивать хрящи в коленных суставах, а денег на ревитализацию у бедняжки, увы, не накопилось. Миссис Гардинер собственноручно растерла больную, отправила домой, а потом, вздохнув, велела Шарлотте после работы заглянуть в контору на Шелдон-роуд, оставить заявку на новую продавщицу. Сама она проходила ревитализцию дважды в год и умирать не планировала. Шарлотта покорно кивала в ответ на тираду о легкомысленной молодежи. Больше всего на свете ей хотелось плеснуть керосином в одутловатое, покрытое черными пятнами лицо хозяйки, а потом бросить спичку… поджечь каждого тупого, смердящего мертвяка в городе, чтобы воздух наконец-то очистился!!!

Потупив взор, Шарлотта, как всегда в конце рабочего дня, прошлась по залу с губкой, стирая с полок слизистые следы и гнилую сукровицу. Миссис Гардинер дождалась, когда продавщица закончит работу, похвалила еще раз за усердие, собственноручно поправила ей капор. Потом заперла дверь на большой амбарный замок и удалилась, неуклюже раскачиваясь. Проводив хозяйку ненавидящим взглядом, Шарлотта раскрыла зонтик – накрапывало, дождь мог повредить грим. До конторы было минут двадцать пешком – далековато по сумеркам, но не страшно.